Золотой петушок. Мистическая история

Пифия
Подробнее

Недавно меня угораздило простудиться — заложило ухо, и глаз бесконтрольно стал хитро подмигивать. Думала — чепуха, тем не менее в неврологию положили. В палате соседки оказались уже на грани выписки – все домой на ночь бегали. Так что ночевать нас оставалось двое — я и аккуратненькая старушка Ивановна, лежащая с давлением.

Посреди ночи проснулась оттого, что Ивановна плачет. Проснувшись окончательно, я спросила бабушку, не нужно ли ей чего и не позвать ли медсестру. Но Ивановна лишь качала головой.

– Не надо, я сама виновата, снотворное дома забыла, вот теперь и маюсь, всё этот гад покоя не даёт.

– Какой такой гад? — спрашиваю.

– А, дурацкая история, — ответила бабушка.

– А вы расскажите, ночь длинная, всё равно уже не уснём. А вам, глядишь, и легче станет, — предложила я.

– Ну, тогда слушай. Всё началось год назад, с тех пор как умер мой муж. В его смерти я, наверное, виновата. Жили мы с ним вдвоём, и вот решили мы с ним кур развести. Купили с полусотни цыплят. Так получилось, что на сорок курочек припало десять петухов. Выросли из них красавцы на подбор — яркие, голосистые, драчливые. Некоторых я продала, некоторых дед пустил на борщи, осталось двое — одного решили возле кур оставить, а на другого у деда рука не поднималась. Хитрая птица была, ручная да ласковая. Впрыгнет, бывало, деду на руки и из бороды его хлебные крошки выщипывает, а дед млеет.

В общем, странно. Муженёк-то мой отличался крутым нравом. Ни кошек, ни щенков не любил, да я и сама от него в свой адрес ласковых слов почти не слышала, а тут размяк совсем. Петух-то ещё был на редкость красивый — золотисто-алые перья огнём горели на солнце, а ярко-красный гребень шишкастой короной красил гордую голову.

Дед же совсем с ума сошёл: мало того, что отселил петуха из курятника на вольные хлеба со своего стола, так ещё и в дом стал пускать. А мне зачем это? Ведь петух не щенок и не котёнок, его к лотку не приучишь — то опрокинет, там нагадит. То и дело бегаю с тряпкой да убираю. Стала деду кричать, а он: «Молчи, старая, с такого петушка, может, сам Пушкин сказки писал. Не дам дружка в обиду. Мой он».

Петух, чувствуя защиту, наглел всё больше. И вот развязка наступила. Царь Дадон — как я стала называть мужа — уехал в гости к племяннику, помогать колоть свинью. Уехал с ночёвкой. Я поставила на стол миску с только что отобранной полусотней яиц для базара и пошла во двор, посмотреть в почтовый ящик. О петухе совсем забыла, а этот гадёныш, пробравшись на кухню, опрокинул яйца на пол, перемолотив всё до единого. Не помня себя от гнева, я схватила первую попавшую мне в руки тяжёлую вещь — молоток, и метнула во вредную птаху. Опомнилась я только тогда, когда петушок забился в агонии. «Ой, что я натворила, — подумала я, добивая птицу. – Дадон ведь убьёт, если узнает. Делать нечего, хоть борщ сварю».

Муж приехал, угостился борщом и про петуха спрашивает. «Ногу он сломал, дорезала я его», — вру я. Кастрюля с борщом полетела во двор. «Ах ты, старая, таки добралась до него! Чтоб тебе пусто было!» — заорал дед и умолк, набычившись.

С того момента он и не разговаривал со мной совсем. А через две недели я не добудилась своего старика. Умер во сне. Пусто стало в одиноком доме, но кошмар начался потом. Несмотря на то, что я похоронила мужа по всем правилам, стал он приходить ко мне по ночам. Да не один, а с другом своим — золотым петушком.

Только я задремлю, петух орёт: «Кукареку!» И сон как рукой снимает. Подбрасывает меня в кровати, и до утра ни сна, ни дремоты. И так уже почти год. Только приняв лошадиную дозу снотворного, я словно проваливаюсь в яму тяжёлого сна. Вот и рискую я либо зависимость от снотворного получить на старости лет, либо с ума сойти от этого петуха и бессонницы.

Я уже и поминала деда, и милостыню раздавала, да всё зря. Вот и сейчас петух кукарекали дед грозно смотрел. Что же мне, ещё и петуха поминать? С дедом-то я так и не успела помириться. Ей-богу, помирать страшно, как подумаю, что ждут меня там двое обиженных.

Всхлипнув, закончила свой рассказ Ивановна и, выпив валерьянки, легла-таки спать. Самое удивительное было утром, когда санитарка пришла убирать палату. Из-под кровати Ивановны она вымела большое золотистое перо, явно не из больничной подушки.

– И чего только у вас под кроватями не сыщешь, проворчала санитарка.

– Мне бы ваши проблемы, — грустно вздохнула Ивановна.

Ваше мнение?

Ваш электронный адрес не будет опубликован, комментарий появится после модерации.

Change privacy settings