Свечи для Мити. Мистическая история из жизни

Пифия
Подробнее

Ловлю последние погожие денёчки этой осени, стоя на остановке. Рядом молодая цыганка в пышной юбке, а к этой юбке трое смуглых детишек цепляются. Все хорошо одеты, к людям не пристают. Мать что-то сказала своим детям, и они все гурьбой побежали за нею в магазин.

– Вот за что я уважаю цыганских женщин, так это за то, что они никогда не бросают своих детей. Они не дают их в обиду, не то что некоторые наши, — сказала женщина лет пятидесяти.

– А вам приходилось иметь дело с непутёвыми матерями? — спросила я.

– Да, один случай всё никак из головы не идёт. Я соц работник. Подопечные — старики и старушки. Есть среди них бездетные, но есть и те, у кого дети живут далеко, тем тоже помогаю, но на платной основе. Так вот, моей новой подопечной стала Юлия Михайловна. Старушка жила в маленьком домике, который ей купил её сын. Сам сын живёт аж во Владивостоке, приезжает нечасто, вот и приходится мне помогать бабушке. Однажды она позвонила мне и просит: «Наташа, у меня так разболелись ноги, я даже в погреб сама не спущусь. Достань мне картошки да капусты борщ сварить думаю». Пришла я к старушке, спустилась в её погреб и несказанно удивилась, возле банок с соленьями да ящиков с картошкой стоял у стены большой и красивый кладбищенский венок. Я вытащила бабушке овощей и несколько баночек с вареньем и спрашиваю:

– Что это вы, Михайловна, уже умирать надумали? Зачем вам венок, да ещё и в погребе?

– Так это не себе, Наташа, это я для Мити ставлю, — ответила старушка.

– Для какого ещё Мити?

– А-а, ты же не знаешь об этой жути, что я натерпелась, ну так слушай. Мой Валерка этот дом по дешёвке купил у одной хорошо выпивающей супружеской пары. В доме ремонт сделал, а вот погреб был добротно отремонтирован, его трогать не стал. Обустроил меня в доме, я ещё крепкая, всю жизнь мечтала в огородике копаться, стала жить спокойно. Всё мне в доме моём нравилось: И Дворик, и огород, и виноградник. И соседи попались тихие. Всё мне нравилось, но не мой погреб. Чистый, сухой и обустроенный подвал, тем не менее, меня пугал и отталкивал. Я не плаксивая совсем, но вот как только в погреб спускаюсь, так меня что-то за душу скребёт, так давит, не то что плакать, кричать охота, как перед гробом. В каком бы распрекрасном и настроении я ни была, как только спущусь в подвал — слёзы душат, жизнь не мила. Да к тому же заметила я, что начали взрываться банки с помидорами и огурцами. Ни с того ни с сего, хотя все закатки я делаю правильно. Дальше стало ещё непонятнее — стали меня в погребе галлюцинации слуховые донимать. Я несколько раз отчётливо слышала детский голос и слова: «найди» и «ищи». А потом прямо у меня за спиной с громким хлопком сорвало крышку с бутыли с помидорами. Оглядываюсь, стоит мальчик лет десяти, не старше. Худенький и вроде избитый. Разбитую губу и заплывший глаз я разглядела хорошо. Я к нему шагнула, а он стал прозрачным и исчез. Я так и села на ступеньку. Дышу глубже, в себя прихожу. Полегче как стало, начала я головой думать. Что такое видела? Почему так тоскливо в погребе делается? А потом решила докопаться до истины и пошла к соседке.

– Катя Ивановна, голубушка, а что вы знаете о предыдущих хозяевах дома моего? — спросила я свою соседку.

– Да что вам сказать о них? Жила тут вдова с восьмилетним сыном Митей. Муж её в шахте погиб, сама сына растила, а потом сожителя завела Ваську. Ну, знаете, трудно же женщине одной, а Василий рукастый, хозяйственный, подремонтировал домик. Вот только одна беда — пил, да и с пасынком не нашёл общего языка — лупил пацана почём зря. А Митька стал, как говорят, «трудным подростком», стал от побоев отчима из дома сбегать да бродяжничать. И не просто сбегать, а по городам колесить. Мать его находила и в Харькове, и в Одессе. Бродяжничал он неделями, дома его за это снова лупцевал отчим. Может, Раисе-то и стоило заступиться за родного сына, да вот беда — стала она понемногу спиваться. Муженёк, любимый к бутылке приучил. А потом мальчик снова из дома убежал, как все считали, и словно в воду канул. Сколько ни искали его, сколько фотографий ни печатали — всё напрасно. Да в милиции-то уже привыкли, что ребёнок постоянно сбегает, и понадеялись, что сам вернётся. А он не вернулся. Раиса с горя ещё сильнее стала пить, а потом они дом вам продали, и я больше ничего не знаю…

Соседка ещё не закончила свой рассказ, а у меня уже сердце прихватило. Я пошла в дом, накапала валерьянки, отдышалась, а потом… Взяла лопату и пошла в свой погреб. Банки и бутылки вынесла, осмотрела земляной, плотно утрамбованный пол и стала копать там, где видела призрака. Лопата наткнулась на кирпичи. Да какой же дурак кирпичи под землю зарывает? Значит-таки дело нечисто. Руками расковыривала, лопатой. Знала уже, что раскапываю безымянную могилу невинно убиенного ребёнка. Знала, что найду, но продолжала, а когда лопата зацепилась за что-то мягкое, не смогла сдержать вопля. Сорвав от крика голос, я пошла снова к соседке, и мы уже вдвоём вызвали милицию. Тело мальчика увезли, меня долго расспрашивали, как я его нашла. Я им без утайки про призрак и рассказала. Посмотрели на меня как на чокнутую, но больше никаких претензий ко мне не высказали. А я вспомнила, сколько бутылок и бутылей из-под водки и самогона было в погребе, когда мы дом купили. Спившаяся женщина топталась ногами по могиле своего мальчика и не знала этого. Искала, ждала и спокойно пила вместе с погубившим ребёнка зверем.

Кто знает, может, если бы маты не пила, а ребёнок не бродяжничал неделями и месяцами, преступление было бы раскрыто ранее, а так дитя уже никто не искал. И душа мальчика, находясь рядом с пьяной матерью, кричала: «Ищи меня! Найди!» Именно его тоску и отчаяние я ощущала каждый раз, спускаясь в погреб. Тело увезли, а я, чтобы успокоить душу Мити, ставлю ему свечки, да вот венок поставила. Теперь вроде не так тоскливо в погреб заходить. Жаль, не знаю я, где могилка мальчика, я бы ухаживала за ней. «Эх, Раиса, пропила ты не только свой разум, но и своего сына…»

С того момента я и возненавидела всех пьющих женщин. Они жертвуют ради водки и мужика своими собственными детьми. И каждый раз, видя неухоженное дитя пьющих родителей, я вспоминаю кладбищенский венок в погребе. Ничего более жуткого я не видела в жизни.

Моя собеседница задумчиво умолкла, глядя на весёлую цыганскую семейку, выпорхнувшую из магазина. Все дети весело ели мороженое, цепляясь за цветастую юбку своей матери. Им нечего бояться, их никто не обидит и не бросит.

Ваше мнение?

Ваш электронный адрес не будет опубликован, комментарий появится после модерации.

Change privacy settings